Глава пятая

ГОРОД, В КОТОРОМ МЫ ЖИВЁМ

“ЛЮБИМЫЙ ГОРОД В СИНЕЙ ДЫМКЕ ТАЕТ...”

   ...Вздохну поглубже — и отправлюсь в путешествие по моему Городу. Начинаю вспоминать, как росло и крепло в моём представлении (а потом и понимании!) слово "город" и название — Торжок.

   В нашей семье часто говорили: "Пойдём в город", "Встретились в городе". В моём детском сознании понятие "город" было равно понятию "центр", "Торговые ряды", "площадь"- всё это было где-то далеко...

   Не знаю, как мы понимали по отношению к слову "город" места нашего бытования. Где мы жили? Как назвать это место? Помню, что вопросов по такому поводу не возникало. Может быть, в нашем подсознании жило давнее историческое понимание начала - места, откуда пошёл Торжок, торговое поселение на Тверце, город-крепость, огороженное "погостье"— от чужаков...

   До восьми лет, до начала войны, я знала, в основном, ту часть города, которая находилась в юго-западном Правобережье. Да ещё дорогу к бабушке Груше, в деревню Большая иселёнка: я хорошо представляла мост через Тверцу, Ильинскую гору, длинную улицу Дзержинского, Агрогородок, пригородную деревеньку Сельцо — всё это мы проезжали на лошади, которую нанимали. Другого транспорта в довоенную пору не было.

   Больше мне ничего не было нужно. Осенью 1941 года я пошла в школу, на Гражданскую улицу. Моя "детская страна" раздвинула рамки: теперь я узнала улицу Бакунина, Народную, Володарского: здесь жили мои одноклассницы. Я помню их такими, какими они были до октября 1941 года.

   Осень 1941 года стала рубежом в нашей жизни. Война перечеркнула понятие "гулять" - от дома уходили только по делу, всё стало строже, без детских капризов. Часто звучали слова "станция", "вокзал", "почта", "железная дорога" — это былочто-то не зримое, пространственное, а тревожное, подвергающееся особой опасности: фашистские самолёты бомбили прежде всего эти места, о которых моё реальное представление было туманным.

   ...Война вытолкнула нас из родных гнёзд, два года моей жизни прошли в деревне, в двенадцати километрах от города. Возвращение домой в конце лета 1943 года перевернуло моё детское представление о родном городе. Торжок, разбитый, униженный, с пепелищами и руинами, был совсем другим - страшным, пугающим. Слова "война", "фашизм" обрели зримый, страшный бесчеловечностью образ.

   Но город жил... Шла война, а его уже начинали восстанавливать — латать родные гнёзда, восстанавливать то, что устояло против разрушительной силы.

   Помню, как дед говорил: "Хорошо строили наши новоторы — видите, бомбы не смогли разрушить стены. А коль стены уцелели - дом будет!"

   Так и произошло: многое возродилось из руин, жаль только, что не спасли стены Гостиного двора — торговый, деловой центр города.

   ...Взрослея, мы раздвигали горизонты своего отроческого городского пространства. Так я узнала Загородную улицу где жила Юля Букарёва, отдалённую от Ржевской улицу Бадюлина, там мы бывали в доме Бориса Пименова, любили собираться в Зелёном городке у Наташи Приваловой и на улице Дзержинского у Вали Голубевой... Это были мои одноклассники, наши дружеские отношения сближали нас с малой родиной, делали близкими далёкие уголки. Мы открывали для себя новые центры притяжения, вглядывались в лицо Торжка.

   ...С тех пор прошло почти полвека. Теперь я не узнаю многих уголков: изменилось то место, где начиналась развилка дорог на Ржев и Старицу. Нынешние дети и не догадываются, что под землёй на месте кольцевой развязки дорог течёт по трубам ручей. Услышав про это, спрашивают удивлёно:

— А что будет, если трубы засорятся?

— Наверное, прочистят, что же ещё, — отвечаю не очень уверенно.

   ...Совершенно изменился облик набережной Тверцы, где находится гостиница. Весёлые, чистенькие трёхэтажные и двухэтажные особняки на высоких фундаментах, с лестницами ведущими в дом, - так никогда ещё не строили в Торжке» своеобразным "ожерельем" охватывают подножие Воскресенского монастыря.

   Когда-то на спуске ул. Карла Маркса был одноэтажные деревянный дом Марии Андреевны Остолоповой - старейшего библиотекаря педагогического училища, истинной новоторки, учившей любить книгу и родную землю.

   На углу набережной и улицы Карла Маркса, почти рядом с домом Введенских, которого тоже уже нет, размещалась в послевоенные годы санэпидемстанция. Казалось бы, зачем мне её помнить? А тем не менее именно сюда надо было приходить за справкой при получении путёвки в дом отдыха и в санаторий (было же такое удивительное время, когда профсоюз давал почти бесплатно путёвку на 21 день отдыха!).

   ...Меняются эпохи бытия - меняется и облик города, даже его исторического ядра. Неизменны только (условно говоря!) его святые места: действующие храмы, возрождённые к ни, как и много лет назад, собирают своих прихожан плывёт над древним Торжком колокольный призывный звон.

   Всё так же возвышается в Правобережье городской вал, главенствуя над городом, — с него видишь далёкие изгибы Тверцы, крутые берега, улочки, сбегающие к реке. Кажется, что над городским валом небо выше и светлее.

   А внизу, ближе к Спасо-Преображенскому собору, шумит листвой не то молодой лесок, не то парк. Про Земляной вал - старинную улочку Торжка, которая была здесь и первой занялась костром 13 октября 1941 года, скоро забудут даже коренные новоторы.

   Исчезла и Кузнечная улица, устояли во времена авиаци­онных налётов несколько бывших мастерских да два каменных дома: дом Третьяковых и на другом конце улицы — двухэтажный внушительный особняк, в первом этаже которого кино размещалась столовая — первая "точка" общественного питания, начавшая работать ещё до Дня Победы.

   ...Мрачное, полутёмное помещение обслуживало тех, кто на бегу спешил выпить стакан чаю и съесть пирожок. В зал надо было спускаться по ступенькам вниз. Когда летом были открыты двери столовой, оттуда дразняще-вкусно пахло гуляшом, оладьями, свежей выпечкой. Или это нам только казалось после голодных послевоенных лет?

   Запомнился мне один день: осенью 1949 года в зале клуба им. Парижской коммуны проходила отчётно-выборная городская комсомольская конференция (я тогда была секретарём комсомольской организации СШ № 2). Всем делегатам дали талоны на обед. Кормили в этой столовой. И не важно, каким был обед! Сам факт - коллективный обед в столовой, под музыку (играл патефон!) — запомнился!

   В эти же годы напротив столовой открылся ещё один памятный, очень важный "объект" - мебельный магазин. Он был почти на том месте, где и сейчас находится продуктовый магазин, ккоторому надо спускаться по ступеням лестницы. Тогда никакого спуска не было. Возле мебельного магазина часто стояли грузовики, увозившие мебель счастливых покупателей, обставлявших свои квартиры в восстановленных домах.

   От Кузнечной улицы до площади, мимо Торговых рядов, шла ровная дорога, вымощенная булыжником.

   Но когда построили новый мост через Тверцу, то возникла необходимость сделать выход с него на шоссе, которое вело к Осташкову. На площади устроили развязку дорог и, чтобы спуск с нового моста через Здоровец был удобным, сделали большую подсыпку: площадь стала своеобразным "караваем" возвышаться там, где была некогда естественная впадина; недаром здесь был выход трубы старого водопровода — из трубы текла вода, сбегая в Здоровец. Сюда и ходили мы за водой со Ржевской улицы в 1943 году.

   Все здания, охватывающие Пушкинскую площадь, - так она стала называться с 1973 года, когда здесь открыли 3 июня памятник А. С. Пушкину, — оказались внизу, образовали два спуска с бывшей Круглой площади.

   ...Мост через Здоровец в центре города до конца 60-х был один — с выходом к Спасо-Преображенскому собору от б.Торговых рядов. От собора до "коробки" бывших рыбных рядов шло одно пожарище. В первый послевоенный год на том месте, где сейчас стоит здание городской администрации, построили деревянный "ресторан", вернее, столовую, которая работала до поздней ночи. Её выкрасили зелёной краской, и народ тотчас окрестил это заведение, назвав "Зелёным шалманом" (в глубокой древности здесь возвышался княжеский дворец — вот какие "спектакли" ставит История!).

   В этой столовой часто собирались демобилизованные. Иногда можно было увидеть инвалидов на костылях. Все с орденами и медалями — через несколько лет они их снимут и отдадут ребятишкам для забавы.

   Недавние победители в схватке с фашизмом выходили на берег Тверцы навеселе, шумно разговаривали, иногда брани­лись. Многие не могли найти работу в разрушенном городе. Вскоре по вечерам из "шалмана" стали доноситься звуки музыки: в городе появился лейтенант с трофейным аккордео­ном, очевидно, его наняли играть в столовой. Он любил вальс Штрауса "На прекрасном голубом Дунае". И новоторы ото­звались на этот факт: "Зелёный шалман" стал именоваться "Голубым Дунаем", хотя он сути своей не изменил, так и оставшись "забегаловкой".

   Но сколько человеческих судеб, искалеченных войной, соприкоснулись в этом деревянном строении! Какие горькие обиды и страдания, недоумения и надежды тонули в кружке о пивом и стакане с вином...

   Пиво привозили на лошадях с базы пивоваренного завода, стоявшегона этом же берегу реки... Теперь это место в Торжке обжито "киношниками": развалины пивзавода — "живописная натура" для съёмок эпизодов о Великой Отечественой войне в игровых фильмах. Здесь стреляют, пиротехники устраивают "пожары", руины берут штурмом... Сердце сжимается, когда видишь эти печальные кадры. А ведь не с тех далёких военных лет остались следы разрухи — это "эхо" перестроечного  десятилетия.

   Неживое в живом городе, на берегу Тверцы, давшей имя нашей земле. Тверца катит воды в неизведанное далёко — до седого Каспия.

   А волна памяти вдруг всколыхнёт такое, что заставляет пристально вглядываться в прошлое, без умиления и ностальгической грусти.

   И вспоминаются горькие царапины и больные шрамы, нанесённые быстротекущим временем. Хотя время — это, прежде  всего, люди...

В.Ф. Кашкова